С ними возились милиционеры. Трепали их, таскали из стороны в сторону. Можно было предположить, что опять поймали каких-то нищих старушек и волокут их, отбирают корзины и мешочки с луком и кислой капустой. Один раз я уже натыкалась здесь на такую сцену.
Старушки тогда жутко вопили, и сейчас они вопили. Но уж больно истошно, из последних сил. Их уже выволокли на середину, как бы на сцену.
Теперь было видно, что отбирали у бабушек. У них отбирали парня. Милиция, молодые справные ребята в толстенных куртках, воевали с бабульками, которые висели у парня по сторонам, не давая ему шевельнуть руками. Как безумные, бабушки пытались волочь куда-то своего малого. Милиция терзала эту слипшуюся семью, стараясь ее разъединить, — все это происходило на глазах толпы. Парня били. Нос у него уже был раздут, на переносице ясно виднелась рана, обведенная белым пятном. Кровь заливала рот.
Куда они его тащили? Что вообще случилось?
Милиции было много. Я стала спрашивать у них, что происходит. Меня быстро окружили трое. Один, без формы, высоченный мужик с каким-то кривоватым носом на длинном лице, сразу перешел на мат: "Ты чо, чо надо, б...". Он начал меня подталкивать в сторону метро. Какая-то у них такая тактика возникла: оттеснить, куда-то увести.
Мои вопросы "кто вы такие" и "покажите документы" встретили понятно какую реакцию. Но я была не одна. В толпе кричали, нервничали, совершенно посторонние какие-то люди ко мне подошли, уже теперь интересуясь, кого еще взяли. Затем приблизился, видимо, "старшой" и ответил на наш вопрос так:
— А как вы думаете, он милиционера ударил!
Он это воскликнул как-то особенно браво. И быстро удалился. Ему сказали из толпы вслед:
— Вам в Чечню надо!
Он ответил:
— Я ТАМ БЫЛ.
Пока с нами разбирались, загораживая происходящее, бабушек ликвидировали и держали в стороне, а парня с размаху, заломив ему руки, всадили разбитой мордой в асфальт. Толпа охнула.
Двое сидели на нем, заведя его локти довольно высоко. Остальные стояли на страже. Интеллигентная женщина рядом со мной бормотала: "Руки, руки ему сломали".
Парень уже не шевелился. Надо сказать, что в тот момент, когда его валяли с его старушками, верхняя одежда сбилась и виднелась только полурасстегнутая рубашка на огромной, могучей груди. Какой-то образец русского богатыря васнецовского разлива с совершенно обезумевшим, окровавленным лицом.
Теперь он неподвижно, пластом, лежал. Все стояли как на похоронах. Как в конце казни. Милиция выглядела молодцевато. Подъехал их служебный обшарпанный автомобиль.
Милиционеры раскачали неподвижное тело парня как таран, и шваркнули его вниз лицом в открытые двери машины. Когда он смаху грянулся головой о железо, из машины раздался звук, который передать невозможно. Всхрип. Может быть, когда отрубают голову, бывает такой звук.
Освобожденные наконец старушки, размотанные, как кучи тряпок, бестолково кинулись в машину, перепутав ее со "скорой помощью". Их отшвырнули. Они заголосили: "Куда его везут, куда везут?" Какие-то совершенно чеченские обстоятельства московской мирной жизни. Кто-то из ментов, полуотвернувшись, сказал:
— На Чистые пруды. Там отделение.
(Соврал).
* * *
Был момент, когда я подумала, что сейчас вся эта взвинченная толпа кинется на помощь старухам. Что эти названия — "Площадь Восстания", "Улица 1905 года", "Баррикадная" — они же тут. Это те самые места. И начнется неизвестно с какого переполоха вселенская махаловка. Так просто сейчас вызвать у толпы ненависть!
Вопрос: зачем?
В 1905 году что было? Священник отец Гапон повел колонну обиженных рабочих просить защиты к царю-батюшке. Тогдашняя милиция (полиция) их постреляла. Цель была — показать силу власти. Ну и начался бунт, т.е. революция 1905–1907 годов. На два года Россию затопили смерти, грабежи, насилия, погромы. Ленин писал в Россию совершенно безумные, подстрекательские письма ("Дорогие товарищи! Я с ужасом, ей-богу с ужасом, вижу, что о бомбах говорят больше полгода, и ни одной не сделали! ...убийство полицейских, взрывы полицейских участков... уже ведутся везде"). Чем все дело кончилось, мы хорошо видим. Население уменьшается.
* * *
Люди начали записывать номер машины, у меня куда-то запропастилась ручка. Единственный человек, у кого на груди был какой-то значок, сидел в кабине. Я посмотрела ему на номер, он рявкнул: "Я при чем?" — и закрыл свою дверцу.
Машина убралась. Люди разошлись, один опытный, нищеватого вида, сказал: "Сейчас найдут у него нож или наркотики".
На поле боя остались только несколько человек — две растерзанные родственницы-старушки, худая интеллигентная женщина и тоже интеллигентный немолодой мужчина, он бормотал, что сейчас запишет телефон, что будет свидетелем, что этого нельзя так оставлять. Он поставил свой чемоданчик на землю, рылся в нем, доставая какую-то записную книжечку...
Я, честно говоря, была под таким впечатлением от этого публичного самосуда, что не сообразила записать их телефон. Записала только у старушек имя парня: "Алексей Ильичев". И в двух местах — на клочке бумаги и в своем ежедневнике — накарябала номер машины. Единственную возможность узнать, откуда были эти люди.
На вопрос, что там вначале случилось, бабушки заохали, что пришли с Лешей к метро встретить сестру... И не поняли, что произошло. Вообще ничего не поняли!
Видимо, я выбралась из метро в самом начале события. Когда парню дали в нос и поволокли.
* * *
Придя домой, я стала звонить разным людям. Через какое-то время в отделение милиции на улицу Литвина-Седого поехала съемочная группа телевидения. Они потом перезвонили мне и сказали:
— Отбой. Нам сказали, кто это. Опасный преступник. Он числится в розыске. У него было пять ножей. Он ранил двух милиционеров. Они сейчас под операцией в больнице.
— Вы проверили, где?
— Да, — торопливо ответили мне. — Извините, у нас сейчас начинается передача. И это у них было жесткое задержание. (Может быть, и не проверили.)
Мой родственник, близкий к осведомленным кругам, сказал:
— Недавно нам пришло сообщение из Петербурга, там какой-то маньяк в метро ранил двух милиционеров, один из них погиб. У него было много ножей.
— Ты считаешь, это был ответ?
— Может быть.
* * *
После этого мне дали телефоны, я говорила со многими людьми из органов, всплывали обстоятельства — что Ильичев в самом начале событий ударил милиционера «по касательной», т.е. не сильно, что ножей было два, потом нет, появились еще три и открытая бритва, потом выехала на свет Божий какая-то многочисленная родня у метро, которой не было в природе. (Видимо, это были мы та родня. И где же он держал эти пять ножей, когда парня таскали и валяли, как мешок?) И что хорошо, что у ребят-курсантов толстые куртки и они были ранены не слишком. Фраза: "Никто же не ожидал, что он там в машине очнется!"
То есть были уверены, что не очнется. Мы теперь ничего уже не сможем понять. Я видела распухшего, как космонавт, не первой молодости человека лет тридцати трех — оказывается, ему всего двадцать. Я видела двух жалких бабок, которые висли на нем, — а по милицейским отчетам оказалось, что это были семеро родственников, причем и мужского пола, готовые к бунту!
Тот человек из толпы, он как в воду глядел насчет ножей, которые найдутся. Но чтобы вот так, в рифму с питерским происшествием, с тамошним маньяком! Там ранены были двое, и у нас двое. Там их свезли в больницу, и мы в этом не отстали. Там была найдена куча ножей, и у нас тоже. (Но пять или два? Или вообще?)
* * *
У моего старшего сына когда-то давно два приятеля-хиппи "аскали" на Кропоткинской, просили милостыню с голодухи. У одного из них нашли перочинный нож и посадили — того, кто без ножа, на шесть лет, другого — на семь. Второй вернулся в никуда — мать его за эти годы умерла, хоть была молодая женщина, квартира исчезла, а сам он пришел с туберкулезом в открытой форме. Сидел в знаменитой Угличской туберкулезной зоне. Так и растворился бедный мальчишка-хиппи, побродяжка с длинными волосами и с перочинным ножичком в кармане. Последнее время он надеялся на место истопника при туберкулезной больнице где-то под Тулой.
Ну да, мы легко превращаем наш мужской народ в преступников. Есть такой термин — "криминогенная обстановка", т.е. рождающая преступность. При этом в правительстве собираются принимать меры, чтобы увеличить народонаселение, которое уменьшается катастрофически.
А милиционеры — такие же люди, им ничто человеческое не чуждо.
Кто-нибудь, возможно, говорил им, что есть такие слова — "провокация", "подстрекательство", а по-русски говоря, подначка. Что любого человека можно довести до такого состояния, когда он вызверится и ответит... Тем более если он "принявши". (Кто вечером в пятницу не принявши?)
* * *
По телевизору сериалы — "Менты". Добрые, умные, свои, изработавшиеся люди. Денег не гребут. На улице — менты дородные, здоровые, и насчет остального сами знаете.
Спустя несколько дней, тоже вечером, я зашла в магазин "Книги". Прекрасный магазин, любимые товары — блокноты, ручки, альбомы, рай моего детства. А там — в рифму к вышеописанному — сцена. Мальчишка лет шестнадцати с рюкзачком, взъерошенный, в левой руке снежок. Маленький комок снега. Охранник вполне справедливо не пускает. Уже скандал. Паренек бледный, кипит как чайник:
— Ты меня толкнул!!! Ты ответишь!!! Тебя здесь не будет!
Дальше — по нарастающей. Пожилой охранник, задетый:
— За мной такие люди... Ты! Ты не в силах!
То есть серьезное выяснение отношений. На почве снежка. Уже заходит с тылу, прислушиваясь, парочка милиционеров. Греются в магазине, видимо. Вряд ли у них тут постоянный пост. Развитие событий приводит к словам, внимание:
— Вы чо пихаетесь? (парнишка) Я вам пихнусь!
— А вот (медленный разворот огромного, хорошо упакованного в куртку милицейского тела) сейчас увидишь... Сейчас увидишь... Знаешь жесткое задержание?
Трое против взъерошенного, худого дурачка. В руке еще не тает снежок. Прошло полминуты. Все обошлось. Я быстро рассказала парню, что его ждет.
Что ждет Алексея Ильичева: от двенадцати лет колонии строгого режима до смертной казни. Две старушки его не увидят, два размотанных, растерзанных существа, маленькие, с разинутыми ртами, как на том плакате "Родина-мать зовет".
Людмила Петрушевская
ВМЕСТО КОММЕНТАРИЯ
И. о. командира роты ОВД "Пресненский" Владимир Дмитриев прокомментировал ситуацию следующим образом (мы несколько облагородили его речь и, не изменяя ее смысла, постарались привести ее в соответствие с художественным образом милиционера из фильма, чтобы не шокировать читателей. Но смысл, как ни старались, получился вовсе не киношный):
— Гражданин Ильичев живет в Стрельбищенском переулке, то есть неподалеку от метро. И многочисленные свидетельства очевидцев не случайны. Во время задержания присутствовали его мать, отец, в общем, около шести-семи родственников.
В районе станции метро «1905 года», на площади, на Ильичева обратили внимание два курсанта милиции, которые патрулировали территорию. Мы беседовали с ними по этому поводу, и они пояснили, что Ильичев плохо стоял на ногах, шатался и озирался по сторонам. Один из курсантов попросил его предъявить документы, на что Ильичев ответил ему нецензурным оскорблением и тут же ударил по лицу. Удар по лицу — это фактически удар по закону. Курсанты скрутили Ильичева. По рации запросили помощь — машину. С соседнего поста (с Пресненского вала) подошли еще четверо курсантов. Задержанного положили на землю. Руки у него были закручены. Разумеется, собралась толпа — порядка семидесяти человек. Возможно, со стороны это и казалось несколько некрасиво, поскольку 5—6 сотрудников, а задержанный лежит на земле и руки у него за спиной.
С подачи собравшихся родственников курсантам начали задавать вопросы: за что вы его так и т. д. В общем, если говорить нашим языком, создались предпосылки к насильственному освобождению задержанного. Родственники задержанного могли принять какие-то меры. А дело в том, что курсанты не вооружены, табельного оружия у них нет. Они все-таки курсанты, а не опытные сотрудники милиции, которые могут оказать достойное сопротивление. Через определенное время уже собралась толпа. Подъехала наша машина, провели поверхностный досмотр задержанного. К тому времени он уже успокоился. Дело в том, что у него ничего опасного не обнаружили. Зимнее время, да к тому же обыск проводить, в общем-то, нам нельзя. Кроме того, собралась толпа. Ильичева быстро погрузили в отсек для задержанных и доставили в отделение. Здесь открыли дверь, а он оттуда вылетел с двумя ножами. И нанес повреждения двум сотрудникам. Дело возбудили по статье 317 УК — посягательство на жизнь сотрудников милиции. (Прим. ред.: УК РФ: "Наказывается лишением свободы на срок от 12 до 20 лет, либо смертной казнью или пожизненным лишением свободы").
Novayagazeta.ru 05.03.2001
