Экс-главу Серпуховского района Подмосковья Александра Шестуна задержали летом 2018 года. Его обвиняют в превышении должностных полномочий и мошенничестве. Следствие считает, что в 2008 году он передал компании "Центр" четыре земельных участка площадью 10,3 га, чем нанес району ущерб на сумму 62 миллиона рублей. В феврале 2019 года ему предъявлено обвинение во взяточничестве на сумму почти в 10 миллионов рублей, а также было выявлено имущество еще на 425 миллионов рублей.
Шестун свою вину не признает. Он заявляет, что дело против него возбудили, чтобы препятствовать его переизбранию и борьбе против мусорных полигонов.
Пока он находится в СИЗО, его жена Юлия продолжает его поддерживать и организовывает кампании в его защиту. Мы встретились с ней, чтобы обсудить это дело, его политические аспекты и то, как жить после ареста мужа.
18 июня во время заседания суда, в котором Шестун участвовал из СИЗО "Матросская тишина" по видеосвязи, он попытался вскрыть себе вены. На заседании рассматривалось заявление Шестуна, в котором он обвинил генерала ФСБ Ивана Ткачева в коррупции.
— Александр Шестун во время заседания суда порезал себе вены. Как сейчас его состояние? Какие были последствия?
— Эту акцию протеста мужа я перенесла крайне сложно. Накануне муж попросил через адвокатов пригласить журналистов на судебное заседание, якобы для того, чтобы сделать заявление. Но когда мне знакомые корреспонденты прислали видео, думала, сойду с ума. Слегла на три дня. Насколько мне известно, рану зашили оперативно, потеря крови была около литра, шили по живому, так как действовать нужно было быстро. Муж говорит, боль была адская, особенно когда связывали вены. Чувствительность на данный момент восстановилась не полностью, врачи предполагают, что она может не вернуться, но надеюсь, что все обойдется.
Александр после продления ареста, которое традиционно прошло у нас с зашкаливающим количеством нарушений законодательства, с 14 июня объявил третью бессрочную протестную голодовку. Свидания нам снова запретили.
— В начале июня вы обвенчались? Расскажите, как все прошло?
— Знаете, какое-то чудо произошло, что нам его согласовали. Процедура, например, бракосочетания в СИЗО — достаточно распространенная и вопросов не вызывает. А вот венчание — это такой особый случай. Я не особо слышала о венчаниях в СИЗО, за исключением нескольких раз. То, что нам его согласовали, то, что разрешили — а нужно было получить разрешение у следователя, ФСИН, с учетом того, что следствие нам вообще полгода свидания не давало. Я считаю, что это было какое-то чудо. Конечно же, мы очень хотели и писали заявления, чтобы детей пропустили на этот обряд. Не разрешили детей. Но для меня и для Александра Вячеславовича важно было, чтобы этот обряд вообще прошел. Потому что нам много лет, и батюшки говорили, и мы собирались, хотелось все красиво сделать, и все время это откладывали. И мы с Александром Вячеславовичем обсуждали, что необычнее венчания быть не может, чем у нас.
В прошлое воскресенье, когда был обряд венчания, я переживала, не через стекло ли нам сделают это венчание. Но нет, там был такой храм, и Александра Вячеславовича привели. Я тут же на него набросилась, мне было неловко перед священником, но все всё понимали. Я первый раз до него дотронулась за этот год.
Очень он худой. Просил меня накануне передать ему одежду — вещи сына. Сын носит 42-й размер, Александр Вячеславович был верх — 50-й, низ — 48-й, и они ему оказались как раз.
Процедура длилась где-то 40-50 минут. Это православный обряд, нужно было обращаться к Богу. А у меня все было занято только одним, что его трогаю, могу держать за руку. Я благодарила только за это. Надеюсь, Бог меня за это простит.
Все прошло как полагается — по обряду. Венцы нам несли не фсиновцы, нам их просто надели. Это был самый распространенный вопрос: "Кто вам венцы держал?"
После венчания мы вышли, и нас сразу провели на свидание со старшими детьми. Там мы уже общались как полагается — через решетки. В тот день у дочери было 20 лет. Это был такой семейный день, условный. За весь год это был единственный радостно-грустный день.
— Почему вам не давали свидания?
— Я думаю, это связано вот с чем. После декабря у нас пошло нагнетание, развитие дела. Как я понимаю процесс: 290-я статья УК РФ "Взятка" строится только на показаниях Гришиной Татьяны Николаевны, которая когда-то возглавляла спорткомитет в Серпуховском районе. Все, что [Шестуну] предъявили, строится лишь на ее показаниях. В октябре-ноябре ее арестовали, у нее свое дело было. Насколько я знаю, она не давала согласия на оговор. А в декабре, по всей видимости, ее додавили. Когда она вышла под домашний арест, мы поняли — что-то будет. Мы знали, что на нее будут давить, — практика такая распространенная. Когда она вышла, мы поняли, что у нее что-то получилось. Это произошло где-то в декабре, а пресс начался с январских праздников.
В чем заключается пресс? Это перевод в "Кремлевский централ", где нет возможности переписки, жестокий обыск в доме 9 января. Потом 15 января прокуратура делает заявление, и начинается очернение с помощью федеральных СМИ. В начале февраля появляется 290-я статья УК. Это все события полутора месяцев. Для чего это нужно было сделать? Они понимают, что 159-я статья УК РФ ("Мошенничество") разваливается. Да, при наших судах на таких основаниях можно дать срок, но она все равно шита белыми нитками. Им нужно было, чтобы он хоть что-то признал. Выходить со всем этим им сложно, хотя, понятно, при всем давлении, которое на нас идет, они с этим справятся.
Всё это непредоставление свиданий, лишение переписки, запугивание адвокатов, свидания с адвокатами под видеорегистратором, изъятие документов — это всё направлено на подавление личности. Александр Вячеславович еще и голодовку объявил.
— С чем связано его желание начать первые голодовки?
— Первая голодовка, которую он начал в августе [2018 года], была связана с недопуском на выборы. А нынешняя — в связи с этим прессом, в связи с обыском, с лишением имущества близких и малознакомых людей. У Александра Вячеславовича это вызывает возмущение. Он очень остро воспринимает несправедливость.
— А чего он хотел этим всем добиться?
— Все, включая правозащитников, знают, что ничего этим не добьешься. Александр Вячеславович тоже понимает это отчасти. Если бы 17 апреля его не смогли вернуть к жизни после остановки сердца, тогда появился бы второй Магнитский, были бы какие-то последствия. Но какие и какой ценой? Это никому не нужно, особенно его семье. Он это все понимает, но в его ситуации это единственное средство борьбы. Да, не добьется, но привлечет внимание. Понятно, что никто в нашей стране на такие ультиматумы не идет — это принципиальная позиция. Они понимают, что, уступив, спровоцируют волну голодовок. На самом деле это просто Шестун такая медийная, раскрученная личность благодаря в том числе нарисованным десяти миллиардам и федеральным каналам. Но когда я стояла в очереди в "Матроску", я узнала, что кто-то еще голодает. Об этом никто не пишет, никто не заявляет. Чуть ли не пять человек голодают, один около 130 дней голодал. Я стояла в очереди, у нас какой-то сотый день шел, женщина там говорит: "Я своему пюре принесла". Я подумала: "Да когда же я принесу эти пюре?"
— Как Александр Вячеславович решил прекратить голодовку?
— Он прекратил ее 4 мая. Когда я была у него, он рассказал, что выход из голодовки очень тяжело дается. Вначале он согласился на капельницы, так как это очень тяжелый процесс, важно выходить аккуратно, под присмотром специалистов. Когда он после капельниц начал пищу принимать, все стало болеть. Тяжело переносит. Как страшна голодовка, так и страшен выход из нее. Все, что было заморожено, все может теперь проявиться, все новые заболевания. Хотя у него и так ухудшилось здоровье: появился песок в желчном пузыре, камни в почках образовались, две грыжи на животе из-за ослабления мышц. Все это проявилось во время голодовки.
У него и до этого был целый букет сложных заболеваний — к примеру, у него извитость обеих артерий достаточно серьезная. Почему нам все не дают независимое обследование — это заболевание находится в перечне несодержания под стражей, но должен быть определенный уровень тяжести заболевания. Мы настаиваем на независимом обследовании, а они на свое отвезли. Там он вообще человеком-космонавтом оказался. У него была непроходимость артерии — 64, а они написали — 30. Видите, как здорово. Надо всего лишь попасть в СИЗО, и все болячки пропадут.
— Как вам кажется, в какой мере выступление против мусорных свалок повлияло на возбуждение дела?
— Напрямую. Он и так был неудобным главой в связи с политическим конфликтом с [губернатором Московской области Андреем] Воробьевым. Конфликт и начался, когда стали свалки закрывать. Александр Вячеславович понимал, что у него в районе две свалки и повезут к нему. В обращении, которое он опубликовал 19 марта, есть запись звонка Ткачева Ивана Ивановича. Он там говорит: "Сейчас идут эти митинги, не вздумай туда лезть". Последнее, так сказать, китайское предупреждение. Помимо этого, Шестун по осени своим "Мерседесом" перегораживал движение мусоровозов, людей поддерживал на митинге возле свалки, когда они пытались перекрыть дорогу. Его в тот же день объявили в розыск.
Звонок поступил в марте, он потом все равно митинг согласовал, принял в нем участие. 19 марта к нему пришли с обысками в администрацию, начали распространять информацию, что у него нашли в сейфе деньги — взятку "рисовать" начали. Тогда Александр Вячеславович понял, что за ним пришли, и он опубликовал это обращение. И все, эти деньги куда-то делись, оперативники уехали из администрации. Многие, в том числе Ева Меркачёва, говорили, что это обращение должно было стать "охранной грамотой". Но, к сожалению, потом мы поняли, что это не сработало.
— А как вы отнеслись к этому обращению?
— Я узнала, что я сильный человек. Я до этого знала, что я не слабая женщина, но тут я узнала, что я гораздо сильнее, чем до этого думала. Мы в этой опасности жили не один год. Я всегда была за более мягкие методы. Его шантажировали, я говорила: "Подпиши". Но теперь я понимаю его позицию. Он мне говорил тогда: "Это не спасает никого. Вот, они подписывают, а в отношении них все равно возбуждают дела. Это трусость, и я этого делать не буду". Сейчас я уже понимаю, что он был прав. Это была не панацея.
— Вы говорите, что конфликты длились не год. С чем они были связаны?
— Когда Андрей Юрьевич пришел, у них [с Шестуном] были рабочие отношения. Потом уже начались какие-то управленческие решения правительства Московской области, которые Александр Вячеславович критиковал. Он давно уже работал, он видел их (решений) деструктивность. Первая часть конфликта — муниципальная реформа, вторая — мусорная проблема. Шестун открыто выступал против муниципальной реформы, выступал в СМИ.
В Подмосковье, кстати, оппозиционных СМИ не осталось. Они все так или иначе уничтожены.
— Генпрокуратура называла Шестуна "владельцем более 676 объектов недвижимости в Серпуховском районе, или почти 1,5 тысяч гектаров земли" и т.д. При этом утверждалось, что у него конфисковано недвижимости на 10 миллиардов. Откуда взяты эти цифры?
— Это и объекты недвижимости, и земельные участки. Вот предприятия купили там поле колхозное, они порезано на паи. Это фактически поле, которое порезано на 130 участков. Я подробностей точно не знаю, но люди теперь и за себя, и за нас борются, но там именно такая ситуация. К примеру, у кого-то метр на метр земли под рекламной конструкцией. Это тоже объект недвижимости. И конечно, туда попали квартиры, дома предпринимателей. Но такой недвижимости там около 30 из 670 объектов, остальное все — земельные паи.
— Я правильно понимаю, что было конфисковано и ваше имущество?
— Оно еще не конфисковано. Сейчас прошел суд первой инстанции, но решение еще не вступило в силу. Мы подали апелляцию. Сейчас мы ждем, что будет в областном суде. После решения областного суда все вступит в силу. Понятно, что мы понимаем, чего ждать в областном суде. Не знаю, будут ли они делать видимость законности. В Красногорском суде они адвокатов затыкали, слова не давали, не приобщали документы и т.д.
— Если суд все-таки примет решение о конфискации, какие у вас есть дальнейшие планы действий?
— Планы, конечно, есть. Мы и в ВС, и в ЕСПЧ будем обращаться. И мы, и предприниматели, пострадавшие от этого дела.
— А как именно эти предприниматели попали в это дело?
— Есть Федеральный закон №230 "О контроле за соответствием расходов лиц, замещающих государственные должности, и иных лиц их доходам". Прокуратура по закону должна по процедуре объявить нам, что проводит проверку. Потом в течение четырех месяцев ее проводить. Они проверку не проводили, так как идет параллельно уголовное дело, прокуроры просто взяли все материалы из уголовного дела. Эти материалы дела — допросы. Там нет ни одного бухгалтерского документа, платежки. Там только допросы, их там куча — они четыре тома принесли.
Они фактически подтверждают якобы аффилированость из допросов уголовного дела, которое еще не завершено. Это серьезный юридический казус.
Ради этих допросов они перевернули весь район — он у нас небольшой. Они приезжали в шесть утра, переворачивали дом вверх дном, клали людей на пол, ни к кому адвокатов не пускали. После обысков везли в Следственный комитет в Москву. Там на три-четыре часа оставляли одного, а потом несколько человек начинали давить. Одного допрашивали пять человек, при этом один из оперативников демонстративно, например, чистил оружие. Девочке-журналистке, которая пресс-секретарем у Александра Вячеславовича работала, пока везли в СК, оружие на колени кинули. Они что, хотели, чтобы ее следы остались на этом пистолете? Там было много таких моментов. Кому-то угрожали устроить обыски у родителей. К концу дня, когда людей выпускали, около 11 вечера, им было уже все равно, что они там подписывают.
Вот в таких условиях были получены эти доказательства. Мы читали допросы, когда они вошли в прокурорский иск. Там такая память у людей. Там список из 18 юридических организаций. И человек в допросе якобы все перечисляет: "Я знаю или я слышал, что это принадлежит Криводубскому и, возможно, Шестуну". И так во всех допросах. Понятно, что человек не может все это помнить. И странное доказательство — "я знаю". Это все доказательства.
По поводу имущества Александра Вячеславовича — там тоже полный беспредел. Будто бы Шестун был никем, пока не стал главой района. Мы предоставили видео, мы принесли декларации. А они говорят: "Ой, там все сгорело, инфляция была". Они вообще знают про капитализацию? Люди не держат деньги в карманах, они их вкладывают, развивают, наращивают капитал. Показывают наш дом. Так что они не показали дом, который мы поменяли, когда он был еще предпринимателем, на тот, который теперь везде показывают? Что же они прежний двор не показали? Наверное, потому что всем понятно, что это сопоставимые размеры и вложения.
— Почему Александр Вячеславович решил пойти в политику?
— Он был крупным предпринимателем и в какой-то момент, заработав первый миллион, второй миллион, захотел поменять что-то в своей жизни. В тот момент как раз представилась возможность стать районным депутатом.
В 90-е годы сотовые телефоны были большой роскошью, поэтому у всех были стационарные телефоны. И Александру Вячеславовичу для одного своего бизнес-объекта понадобилась установка телефона, а в нашем городе была монополия на телефонную связь. Вот тогда Александр Вячеславович начал с этой монополией бороться. Недовольных там было много — для всех это была проблема. На этом фоне к нему начали обращаться люди. И он фактически выиграл эту войну с монополистом. После этого он пошел в депутаты. Он проникся помощью людям.
Он был депутатом 4 года. До того, как в 2003-м избрался главой. Избрался он главой именно потому, что районным депутатом он достаточно успешно работал. За 4 года он наработал поддержку населения. В 2003 году он победил с хорошим результатом. В него даже гранату бросали — такая вот предвыборная кампания. Он ходил с охраной, у него была машина, и у нас был штаб, и я так полагаю, что какие-то бандитские группировки бросили гранату. Она задела только охранника — осколок попал в ногу. Сам Александр Вячеславович был в бронежилете — он знал о нападении, так как ему угрожали.
Плюс почему Шестун в принципе на конфликт пошел. Он и бандитам-то не платил, он же был коммерсантом в 90-е, кто-то должен был платить за крышу. За это в него в упор стреляли в машине, он отклонил голову, и пуля попала в сиденье.
— Какие-то еще конфликтные ситуации возникали с 2003 года?
— Когда он в 2003 году избрался, там тоже определенная ситуация была: есть кандидат, которого поддерживает правительство области, а есть неугодные. Он был как несогласованный. И когда он избрался, ему тут же ввели ТИО не давали управлять. Он только через полгода смог наладить контакты с правительством Московской области.
Он добился ремонта всех дорог, было построено семь котельных, газифицированы населенные пункты, были отремонтированы все Дома культуры. Дома культуры — это очаг жизни на селе, а они были все в убитом состоянии. Семь поселений, и в каждом по три Дома культуры, он все отремонтировал, завез новое оборудование. Жизнь там начала кипеть. В единственном районе Московской области был построен дворец спорта "Надежда", еще был построен большой комплекс в Пролетарске. Много чего было сделано, в основном это, конечно, благоустройство.
— Как сейчас жители реагируют на это дело?
— По первости люди приходили в администрацию с намерением заявлять митинги. Они хоть и пребывали в шоке, но готовы были бороться. Но это и предполагали люди, которые сделали заказ на Шестуна. Как вы знаете, это было сделано за день до объявления выборов и за день до начала чемпионата мира. Вся страна смотрела матч, когда Шестуна арестовывали. Момент был подобран идеально. Они заранее подготовились, проведя диверсионную войну в самой администрации. Пока Шестуна еще не увезли из дома, в администрации был заменен заместитель исполняющего обязанности. Через пять дней дошли до глав семи поселений. Главы начали писать об отказах в проведении митингов. Причины были смешные — кто-то сослался на праздник, кто-то на чемпионат мира.
А потом... знаете, всем казалось, что это какая-то нелепость, что это быстро все должно разрешиться. Потом наступили выборы
Людей запугали. Люди поняли, что если уж с Шестуном так могут поступить, а он был для них крепостью... Люди, конечно, сейчас переживают, письма пишут, но боятся. После митинга 14 апреля (антимусорный митинг) многие пришли на работу и получили уведомление об увольнении.
— Недавно прошла презентация книги Александра Шестуна "Непокорный арестант". Что это за книга?
— Александр Вячеславович на протяжении всего года, что он сидит, публикует статьи о том, что с ним там происходит, плюс что-то о ситуации в стране, об отдельных личностях. Статьи довольно острые. Ко мне и к нему не раз приходили люди и говорили: "Чего вы кричите? Ты сидишь, потому что молчать не можешь". С общественным комитетом мы понимали, что из этих статей получится публицистический роман. Поэтому мы их архивировали, параллельно подобрали иллюстрации, и, когда на книгу накопилось, она была оформлена. Александр Вячеславович все равно продолжает писать, правда, передать он не может, в связи с условиями содержания под стражей. Презентация прошла 4 июня, сейчас согласовываем продажу. Есть некоторые бюрократические моменты, которые мы пытаемся пройти, но скоро, думаю, мы ее запустим. Очень много звонят, пишут, спрашивают, где можно купить. Мы почувствовали высокий интерес к книге.
— Почему вы решили бороться за мужа?
— Когда с мужем были на первом свидании в СИЗО, он мне сказал, что есть такая поговорка — попал в тюрьму, меняй жену. И многие рассказывают, что полгода — и женщина ломается. Когда разговаривала с адвокатами по разным делам, узнала, что многие разводятся, оставляют своих мужей. Но это не наша история. Мы с ним 23 года вместе, я четверых детей ему родила. Для меня это единственная любовь, он вся моя жизнь. Для меня не вставал вопрос даже о мысли его оставить. Я борюсь за него, за детей, за всю нашу семью. Без него семья — это не семья. А семья у нас крепкая, мы друг за друга. Женщины в моем роду если мужчину выбрали, то они навсегда вместе. У него очень сильная харизма, он держит людей вокруг себя. Большая часть населения все понимает. Многие считают, что Шестун герой. Я за это перед ним преклоняюсь.
— Как это дело повлияло на жизнь вашей семьи в бытовом, практическом плане?
— На 180 градусов. Потому что тяжело без кормильца. Понятно, что наша жизнь изменилась и она совсем другая. Сыну, у которого ЕГЭ, пришлось отказаться от дорогих репетиторов. При этом люди соглашаются бесплатно заниматься. Я не хожу никуда в своем городе. Мы находимся за забором, почти никуда не выходим. Я не хочу, чтобы дети что-то агрессивное услышали. Но это все не проблемы, это все решаемо. Это меня не страшит. Мне страшно, конечно, что меня с детьми выселять будут и мы останемся без дома.
— Вы сказали, что бытовые вопросы не самые сложные, а что самое сложное?
— Самое страшное — это когда дети старшие уехали на учебу и я осталась одна с двумя маленькими детьми без Александра Вячеславовича. Еще самое страшное для меня, что мой сын Матвей, когда расстраивается, спрашивает: "Где мой папа? Я хочу к папе". Тогда у меня начинается истерика. Самое сложное — это его отсутствие. Его ничем не восполнишь.
